Когда я вернусь
...Когда я вернусь меня не будет встречать оркестр. Не будет красной дорожки, цветов, журналистов и приветственных речей. И правильно – я не Щаранский. Меня может вообще никто встречать не будет.
В моей стране ничего не изменится, когда я вернусь. А что в ней может измениться? Те же горы, та же пустыня, тот же хамсин... Она много страдала, эта земля. Так же много, как и живущий в ней народ. Она ждала меня, как ждёт каждого из моих братьев. И так же, как эта земля ждала нас, ждём и мы. Ждём прихода того, кто въедет в Иерусалим через Золотые Ворота на белом осле. Только он всё ещё задерживается. Наверное, ждёт, пока соберёмся на этой земле все мы. Мы ждём его, он ждёт нас. Парадоксальная ситуация, парадоксальный народ...
Когда я вернусь, я сразу пойду к Стене. Я скажу Ему... Хотя, нет, я ничего не буду говорить. Нет таких мыслей, желаний, снов, о которых бы Он не знал. Излишни слова...
Тысячелетия смотрят на меня в упор, камни вопрошают: «Чего же ты медлил? Мы вечны, а твоя жизнь коротка». Потом я пойду по залитому солнцем золотому Иерусалиму и буду узнавать его таким, каким когда-то впервые увидел, каким вспоминал; чей снимок с высоты птичьего полёта много лет провисел у меня над кроватью. Я узнаю развалины Хурвы, гору Скопус, армянский квартал; ко мне подбегут двое смешных мальчишек в белых рубашках с развевающимися на ветру пейсами и кистями цицит, которых я видел когда-то, и крикнут на идиш: «Шалом, хорошо, что ты здесь», - и понесутся дальше.
Я очень надеюсь, что люди, руководящие моей страной, не отдадут в чужие руки Хеврон, когда я вернусь. Потому что, это немыслимо и невероятно – отдать Хеврон. Потому что, тогда я не смогу привести своего сына в Махпелу и сказать: «Здесь лежат наши праотцы. Отсюда началась наша история». И тысячи других отцов не смогут привести сюда своих сыновей.
Я очень надеюсь, что мы не отдадим ни одного холма, ни одной долины Иудеи и Шомрона, что ни один город, ни одно поселение не повторят судьбу Гуш Катифа и Амоны. Иначе нам придётся намного дольше ждать того, кто въедет в Иерусалим через Золотые Ворота на белом осле.
Когда я вернусь, мира скорее всего ещё не будет на нашей земле. Ещё будут, словно осы, жалить нас наши враги. И народы мира, такие разные по темпераменту, обычаям, цвету кожи и глаз, но такие схожие в своей нелюбви к народу, избранному Создателем, будут с равнодушием наблюдать за нашей борьбой с Амалеком. Борьбой, в которой может быть только один победитель. Но главная проблема даже не в этом. Проблема – в нас самих. В недостатке нашей любви друг к другу, нашей поддержки друг друга, в недостатке нашей верности Торе. Когда мы исправим эти недостатки – будет побеждён и сгинет без следа Амалек. И Третий Храм, как сказано в пророчестве, никогда не повторит судьбу Второго.
Сейчас я понимаю ту боль последнего Любавичского Ребе, который ни разу не был в своей стране, потому что не мог приехать в неё как турист, а вернуться насовсем не разрешил себе, так как не смог бы тогда сделать для своего народа столько, сколько сделал, живя в Америке. Понимаю последнего Сатмарского Ребе, прошедшего через ад Освенцима, в страшном огне которого сгорела его семья, и приехавшего после войны в Америку, чтобы воссоздать своё движение. Понимаю последнего Бреславского Ребе, приехавшего в свою страну только один раз, чтобы изучать каббалу, и вынужденного вернуться к своим хасидам; вернуться и вскоре совсем молодым умереть. Я понимаю этих великих цадиков, таких разных и таких схожих в своей преданности нашей стране и невозможности жить в ней. Наверное, я смогу понять их лучше, когда вернусь.
Это легко написать – «когда я вернусь». Часто между написанным, произнесённым вслух, засевшим настойчивой, стократ повторяющейся в голове мыслью, лежат годы, десятилетия. Иногда осознание приходит в конце нашего земного пути и выражается в одной строчке последней воли: «Прошу похоронить меня в Святой Земле». Иной раз мы опаздываем и с этим...
...Почти две тысячи лет в молитве, в сомнениях, в ожидании, в разочаровании, в надежде. Почти две тысячи лет в пути, и всё ещё не дома.
Говорят, в Храме стиралась граница между надъестественным и материальным. В некоторой степени это относится ко всей нашей земле. Нет в мире другого места, в котором чудеса происходили бы столь часто. Нет в мире другого места, в котором присутствие Его было бы столь ощутимо. Нет в мире другого места, в котором наш духовный потенциал раскрылся бы столь полно. Нет в мире другого места, в котором мы были бы дома.
Но всё это мне только предстоит узнать, когда я вернусь.
Когда я вернусь...
Марк Ингер
14 июня 2006 года