Испытание миром
...Багряно-розовый диск уже почти полностью опустился за горизонт, и на посеревшем небе проступили слабые очертания нарождающегося месяца.
Выехав за пределы Иерусалима, Илан перестроился в левый ряд, включил любимого Бенни Картера и облегчённо вздохнул – машин на трассе почти не было. Собственно, в пятницу вечером – в канун шаббата в Израиле всегда так. Все нормальные люди вне зависимости от степени религиозности (или нерелигиозности) стараются провести этот вечер в кругу семьи, навестить родителей и поэтому приезжают пораньше.
У них дома когда-то тоже было так заведено. Только сейчас он едва ли имеет отношение к нормальным людям. Потому что сейчас он, Илан Лиор, входит в экспертную группу правительства, готовящую документы для окончательного соглашения об образовании палестинского государства и подписания мирного договора.
Уже несколько недель он работал без выходных, заезжая в служебную квартиру в Иерусалиме лишь на несколько часов в сутки, чтобы поспать, принять душ и переменить рубашку. Тем не менее, несмотря на нечеловеческую усталость, Илан испытывал удовлетворение от проделанного и нисколько не жалел, что принял полгода назад предложение премьер-министра, хотя по сравнению с предыдущей работой вкалывать пришлось больше, а зарплата не увеличилась.
Немаловажную роль в принятии решения сыграла личность премьера, его харизма, искренность, умение убеждать. Во время первой встречи он сказал Илану:
- Я не обещаю Вам лёгкой жизни. Не обещаю также популярности, внимания прессы, интервью и всего такого. Эти лавры, - премьер усмехнулся, - достаются главным действующим лицам. Как, впрочем, и обливание грязью в случае неудачи. Что я Вам твёрдо могу обещать – это соучастие в историческом событии, которое разрешит старейший конфликт на Ближнем Востоке, обеспечив нам реальный долгосрочный мир с соседями. Ну и кроме того, - премьер сменил тон на менее официальный, - эта работа может стать началом Вашей собственной политической карьеры, данные для которой у Вас, по-моему, вполне подходящие.
...Илан появился на свет в семье, политические споры в которой не утихали никогда. В раннем детстве ему временами казалось, что близкие вот-вот поубивают друг друга – до такого ожесточения доходили порой словесные баталии. Правда, вскоре он уяснил, что отношения между его отцом, дедом и двумя дядями, несмотря на различные политические пристрастия, отличаются нежностью и теплотой.
Дед Йона приехал в Палестину подростком из Польши в середине 20-х годов, зараженный, как и все, вирусом сионизма. Однако в отличие от большинства сверстников он выбрал правое направление, сыпал цитатами из Жаботинского и при необходимости доказывал свою правоту кулаками. Совершенно логично, что перед Войной за независимость дед оказался в рядах ЭЦЕЛя, жил в подполье, скрываясь от англичан, наводил ужас ночными рейдами на арабов и только по чистой случайности не попал на «Альталену» - корабль, привезший оружие для ЭЦЕЛя и расстрелянный в акватории хайфского порта по приказу Бен Гуриона за отказ передать груз для нужд всей армии.
После войны, как и многим бойцам правых вооружённых формирований, деду не нашлось места в армии. На гражданке он тоже не сделал карьеры, проработав всю жизнь сапожником, чем, впрочем, всегда гордился, подчёркивая, что именно он является истинным представителем рабочего класса, а не функционеры рабочей партии МАПАЙ, быстро выбившиеся в начальство. В этом утверждении заключался прозрачный намёк на младшего сына – отца Илана, в юности вступившего в правящую партию и сделавшего блестящую карьеру в Гистадруте, дослужившись до высокого поста. Во внутрисемейных политических баталиях отца поддерживал муж его сестры – доцент Бар Иланского университета, а на стороне деда стоял старший сын – майор ВВС. Таким образом, в спорах сохранялся паритет, поскольку женщины в них не участвовали.
Сам Илан политикой никогда не интересовался. Он находил это занятие скучным, а все околополитические дискуссии – пустым сотрясанием воздуха. Каково же было удивление семьи, когда после оконченной с отличием частной английской школы и службы в армии Илан поступил в Йельский университет в США именно на отделение политологии! Он и сам не мог внятно объяснить свой выбор, так как его всегда привлекали история и литература. Как бы то ни было, успешно законченный престижный университет и магистратура, приглашения на преподавательскую работу в ВУЗы Нью-Йорка и Филадельфии открывали возможности для завидной карьеры в Америке.
И всё же, проработав четыре года в Штатах, Илан вернулся в Израиль. Заключалась ли причина в разлуке с невестой, не хотевшей переезжать в Америку из-за больной матери, тоске по своим родным или в той непреходящей ностальгии, испытываемой большинством израильтян, сколь бы долго они не жили на чужбине? Скорее всего, и то, и другое, и третье. На родине Илан быстро устроился в серьёзную фирму, занимающуюся анализом политической ситуации в разных регионах мира для нужд большого бизнеса. Он женился, купил дом в Герцлии, вскоре у них родились очаровательные девочки-близняшки. Илан был полностью доволен своей жизнью и до недавнего времени не собирался ничего в ней менять.
...Победно просигналив, его обогнал на бешеной скорости новенький чёрный «Порше». Илан недовольно поморщился – вот из-за таких лихачей в Израиле и гибнет на дорогах больше народа, чем во всех войнах. Справа остался аэропорт в Лоде, ещё немного – и он дома. В последнее время Илан был так перегружен работой, что даже не успевал как следует соскучиться по родным. Да что там соскучиться – дочки в первый класс пошли на прошлой неделе – а он забыл! Слава Б-гу ещё, что Яэль у него умница: и дом на себе тянет, и детей, и работу бросать не хочет, сколько он не просил. Заезжая во двор своего дома, Илан вспомнил о вчерашнeм разговоре с отцом. Они не виделись уже месяца три, хотя родители и жили по соседству, в Рамат а-Шароне, и отец настоятельно просил его заехать, собираясь сообщить нечто важное.
На следующий день, после обеда, они сидели на веранде родительского дома, потягивая из высоких стаканов апельсиновый сок и наблюдая за близняшками, играющими в мяч с соседскими детьми. Отец, проработавший всю жизнь среди людей, недавно вышел на пенсию и с трудом привыкал к внезапно свалившемуся на него состоянию ничегонеделанья.
- Ты похудел, сынок, и вообще, какой-то бледный. Наверное, мало бываешь на воздухе?
- Да уж сейчас для прогулок времени совсем не остаётся. Зато скоро всё завершится и я получу целый месяц отпуска. Поедем с девчонками в Эйлат, а может, и в Европу – я давно баварские замки посмотреть хотел.
Отец откашлялся и как-то исподлобья взглянул на него.
- Собственно, я о твоей работе и хотел поговорить.
- Ну, если ты только не будешь выпытывать у меня государственные секреты, - улыбнулся Илан.
- Тебе хорошо известны мои политические убеждения, - начал издалека отец. – Я всю жизнь состою в рабочей партии и никогда не раскаивался в своём выборе. 30 лет без перерыва МАПАЙ-Авода руководила нашей страной. Все победы и достижения Израиля связаны с ней. Даже если в чём-то я и был порой несогласен с решениями Бен Гуриона, Голды или Рабина, всё равно не сомневался, что лучших руководителей у нас на тот момент не было. Вот уже две тысячи лет мы ведём борьбу за само своё существование. Последние сто из них – здесь, на своей земле. И я по-прежнему убеждён, что
альтернативы мирному процессу нет. Вот только сейчас...
Илан быстро посмотрел на отца.
- Вот только сейчас в последние месяцы меня не покидает тревожное чувство, что правительство допускает ошибку, которая может иметь катастрофические последствия для страны.
- Ну знаешь...
- Не перебивай. Ещё до образования Израиля отцы-основатели верили в то, что создав арабам человеческие условия для жизни, мы сможем существовать с ними в одном государстве. Потом, после всех войн возникла идея «два государства – для двух народов». Но каждый наш шаг навстречу, каждое наше усилие по прекращению конфликта натыкались на стену враждебности, сопровождались очередными интифадами, перечёркивались всё новыми требованиями немыслимых уступок. Да, когда-нибудь мы обязательно придём к миру. Но не сегодня и не ценой такого риска для страны.
- Вот ты сам говоришь, - Илан поднялся с места и зашагал по террасе, - «когда-нибудь придём к миру». Когда? Вот уже сколько лет после соглашения в Осло разные израильские правительства пытаются заключить мир. И всё время что-то мешает: то Хезболла, то Хамас, то нерешительность очередного израильского премьера. Сейчас, вроде бы, всё сходится: нет терактов, поддержка ближневосточного квартета, согласованные позиции с Египтом, Саудовской Аравией, даже с Сирией, гарантии безопасности от Америки. Чего ещё ждать?
- Ты говоришь словами газетной передовицы, - упрямо качнул головой отец, - и даже не утруждаешь себя тем, чтобы вникнуть в содержание этих штампов. «Нет терактов» - означает, что давно не взрывались автобусы и кафе? А «касамы», долетающие до Ашкелона? Камнеметание на дорогах Иудеи и Самарии? Бульдозеры на улицах Иерусалима? Это что, не теракты? Это наша повседневная реальность, это перманентная война. Как поступают на войне с врагом? Как ведёт себя в таком случае любое цивилизованное государство? То, чего арабам не удалось добиться в шести войнах, они получают сейчас просто так, в обмен на пустую бумажку. Никакая Америка нас не защитит. Мы можем помочь себе только сами, но пока своими руками роем себе яму. Твоими руками, Илан...
По дороге домой Илан, насупившись, молчал. Яэль, всегда чуткая к переменам настроения мужа, ни о чём не расспрашивала. Вечером, уложив детей спать, она присела в гостиной на тахту и вопросительно посмотрела на него. Илан уставился в телевизор, как бы не замечая её взгляда.
- Ну, говори уже. Вижу же, что тебя что-то мучает.
- Да нормально всё.
- Илан, сколько лет я тебя знаю?
- Ну, поспорили немного с отцом. Он, как на пенсию вышел, похоже, политическую ориентацию поменял, – Илан усмехнулся, – мирный договор ему не нравится, отговаривать меня пытался.
- Ты знаешь, я на днях передачу смотрела, там этот политик оппозиционный выступал... Моше Фейглин из Ликуда. Человек семь в студии за круглым столом сидело: журналисты, крупные бизнесмены, депутаты Кнессета. Так вот, он самый убедительный был, такой... настоящий. И, вроде бы, ничего нового не сказал, но как-то всё мне после его слов в другом свете представилось, и.. даже страшно стало. Я, конечно, ничего в политике не понимаю, но Фейглину этому поверила. Скажи, а ты уверен, что правительство не допускает ошибки с образованием палестинского государства?
- И ты туда же! – взвился Илан. – Да что же это такое! Пашешь как проклятый, света белого не видишь, в кои веки получаешь выходной, мечтаешь расслабиться, выбросить политику из головы, приезжаешь домой и – на тебе – в собственной семье... контрреволюция.
- Что? – округлились глаза у Яэль.
- Неважно, - он неожиданно для себя употребил слово, услышанное в детстве от деда, которым тот обозначал свою позицию по отношению к правящей партии.
- Что понимают в политике все эти поселенцы, раввины, фейглины? Что они могут, кроме как обливать грязью работу правительства, митинговать, захватывать форпосты и стрелять в стремящихся к миру премьеров?
О последней фразе Илан сразу пожалел, сознавая, что несправедливо обвинять весь правый лагерь в содеянном Игалем Амиром, убившем Рабина (к тому же он слышал об экспертном заключении Баруха Гладштейна и других фактах, ставящих под сомнение официальную версию убийства), но остановиться уже не мог.
- Кто создавал это государство? Кто его защищал, строил? Кто победил во всех войнах? Кто заключил мир с Египтом и Иорданией?.. что?.. с Египтом – Бегин? Он оказался у власти скорее случайно, и у него не было выбора. Всю подготовительную работу сделали левые, бессменно управлявшие государством. А теперь эти патриоты кричат: «Вы завели страну в тупик!» Сколько лет занимается политикой твой Фейглин? Пятнадцать, двадцать? Чего он добился своим критиканством? Четверти голосов в Ликуде? Даже депутатом Кнессета не стал. А сегодняшний премьер дошёл до вершины власти за три года! Так кто кого будет учить? Пускай сидит в своём поселении, да на митингах глотку дерёт – благо, у нас демократия. А мы уж как-нибудь без этих деятелей разберёмся какие решения принимать. И вообще, чем скорее мы отдадим оккупированные территории, тем будет лучше для всех. Поняла?
Впервые за время своего монолога он перевёл взгляд на жену. Яэль сидела чуть ссутулившись, печально смотрела на него, перебирая гриву оставленной детьми плюшевой лошадки.
- Я никогда не видела тебя таким... ожесточённым, Илан. Понимаю, ты много работал в последнее время, устал, но... постарайся же судить непредвзято. Разве правые, о которых ты с таким озлоблением говоришь, не наши братья? Разве они враги своему государству? Даже если большинство из них не получило такого блестящего политологического образования как ты?
Яэль выпрямилась, откинула чёлку со лба, щёки её порозовели.
- Оккупированные территории! Выходит твой дед, чудом оставшийся в живых в боях под Латруном и мой, погибший от пули иорданского снайпера в осаждённом Иерусалиме, были оккупантами? В нескольких километрах от нашего дома находилась арабская дерeвня, жители которой бежали в 1948 году, не успев увидеть ни одного израильского солдата. Так что и ты – оккупант, дорогой мой! Это же до какого состояния нужно было промыть мозги евреям, чтобы они сами всерьёз называли Иудею «оккупированной Израилем территорией»!
А что до столь нелюбимого тобой Фейглина, то в конце передачи он сказал такие слова, я запомнила: «Мы не собираемся раскалывать государство и армию, в чём нас усиленно обвиняют. Но мы несомненно можем и обязаны остановить правительство. Речь идёт уже не только об идеалах, ценностях еврейского народа, святости Земли Израиля. Речь идёт о самом существовании нашей страны, о жизни наших жён и детей. Поэтому мы должны быть едины.»
...Илан выехал на рассвете, пока Яэль с детьми ещё спали. На кухонном столе оставил записку о том, что очень их любит, и что скоро они все вместе поедут отдыхать. Он не выспался и, взяв на заправке кофе без молока и сахара, сел в машину, пытаясь справиться с раздражением и разобраться в мыслях.
Итак. Во-первых, ничего не произошло. Он поспорил с отцом и с женой. Нормально. Каждый имеет право на свою точку зрения. Раньше у них дома и не такое бывало. Хотя, странно, конечно. Отец, не просто голосовавший за левых, а сам бывший частью левой элиты; Яэль, вообще никогда прежде политикой не интересовавшаяся, и вдруг – полное совпадение правых взглядов. Во-вторых... Стоп! Не могла высказанная кем-то критика, пусть даже и близкими людьми, произвести на него такого впечатления – слишком серьёзным делом, слишком важным для страны он сейчас занят, чтобы столь болезненно реагировать. Значит... в их словах есть нечто, отвечающее его собственным мыслям, тем, которые он старается гнать от себя, боясь признаться... Признаться в чём? Не в чём ему признаваться! Он – профессионал и выполняет добросовестно свою работу в отличие от большинства критиков-дилетантов. И любит он свою страну не меньше их. Не любил бы – сидел бы сейчас в Америке и в ус не дул. Правительство получило мандат доверия народа и делает всё, что в его силах и компетенции. Точка. Поехали.
На сегодняшнее утро было запланировано рабочее совещание у премьер-министра, о котором Илан совсем забыл. Впрочем, никакой проблемы не было, так как отчёт по своему участку работы был подготовлен им ещё три дня назад. На совещании, кроме премьера, присутствовала вся их экспертная группа, министр иностранных дел, вице-премьер, человек десять силовиков, все с помощниками, секретарями, референтами, в общем, полно народу. Прочитав вначале своё небольшое сообщение и ответив на пару вопросов, Илан сел на место и немного заскучал, поскольку содержание докладов коллег было ему заранее известно. От нечего делать он принялся рассматривать присутствующих и невольно залюбовался премьером. Илан уже давно заметил, что премьер всегда выделялся в собрании людей, причём это не являлось заслугой имиджмейкеров.
Несколько лет назад, вернувшись вечером с работы и бесцельно переключая телевизионные каналы, он наткнулся на репортаж о каких-то воинских учениях. Русоволосый загорелый генерал не сказал ничего необычного, отвечая на вопросы журналиста, но во всём его облике, жестах, манере держаться было нечто, притягивающее внимание. Природная одарённость, шарм, фотогеничность – качества, которым нельзя научиться и которые (уж кто-кто, а Илан это прекрасно знал) являются столь необходимыми для политика.
Поэтому, увидев через какое-то время этого симпатягу в гражданском костюме на предвыборных плакатах Аводы, Илан не особенно удивился – все задатки успешного политика были в данном случае налицо. Кстати, насчёт лица. Внешнее сходство с Джоном Кеннеди тоже добавляло очки в предвыборной гонке, хотя в отличие от погибшего американского президента и напоминавшего его в молодости однопартийца Билла Клинтона, будущий израильский премьер имел безупречный моральный облик (во всяком случае оппоненты не смогли ничего против него раскопать).
Без особого труда набрав большинство на внутрипартийных праймериз, обойдя вконец погрязшего в коррупционных скандалах Барака, вышедший недавно в отставку генерал сумел стабилизировать партию, прекратить перебежничество в Кадиму и придать затасканным словам о мире и продолжении процесса Осло новый смысл. Ему и только ему была обязана Авода своим возрождением и невероятной оглушительной победой на последних выборах в Кнессет. Эксперты потом гадали: заключалась ли причина в разобщённости правого лагеря, особенно мелких партий, растащивших голоса у Ликуда, разброда и дрязг в Кадиме, лидеры которой обвиняли друг друга во всех смертных грехах, что отвернуло от них многих избирателей. Факт оставался фактом – Авода получила в Кнессете большинство, позволившее ей с МЕРЕЦом сформировать правительство без представителей оппозиции.
Сегодня премьер выглядел неважно. Припухшие веки, глубоко залегшие под глазами серые тени свидетельствовали о хроническом недосыпании. В общем-то, оно и понятно – главная ответственность за происходящее лежит на нём. Выслушав доклад последнего представителя экспертной группы, премьер с облегчением объявил перерыв.
Илан отказался от обеда с коллегами в правительственной столовой, решив прогуляться по городу. Выйдя на улицу, он сразу пожалел об этом, потому что после кондиционера в помещении, раскалённый иерусалимский воздух буквально обжигал дыхание и рубашка моментально прилипла к телу.
- И как они выдерживают? – ни к кому не обращаясь пробормотал он, провожая глазами двоих харедим в чёрных сюртуках и шляпах, неторопливо прошествовавших по противоположной (солнечной!) стороне улицы, оживлённо беседуя.
- А они не замечают жары.
Илан обернулся. Рядом с ним стоял пожилой мужчина небольшого роста в еле застёгивающейся на неохватном животе несвежей рубашке и пузырящихся на коленях брюках. На голове его чудом держалась крохотная вязаная кипа, и довершал сей малосимпатичный облик кулёк с семечками, которые тот непрерывно лузгал, сплёвывая прямо на тротуар.
- Хотите? – он протянул Илану кулёк.
- Нет, спасибо. А что Вы имели в виду?
- Когда?
- Ну, Вы сказали, что они не замечают жары.
- Да, сказал, - толстяк скомкал бумажный кулёк, хотел бросить на землю, но постеснявшись Илана, засунул в карман.
- Понимаете, я всю жизнь прожил здесь, по соседству с ортодоксальным кварталом. Сам, как видите, не очень на них похож, но, что положено, дома соблюдаем.
Илан нетерпеливо посмотрел на часы – у него не было времени и желания выслушивать всю биографию собеседника.
- А Вы не торопитесь, - тот прищурил маленькие глазки, - этот город спешки и суеты не любит – здесь Вам не Тель-Авив. Я, знаете, сам часто задавался вопросом: как им не жарко? И в более широком смысле: как они выдерживают эту жизнь, которую сами себе придумали? Квартиры тесные, детей куча, денег вечно не хватает, телевизор не смотрят, развлечения запрещены. Ладно, в местечках, в гетто сто лет назад так жили, но сейчас – прогресс научно-технический, всё доступно, а они, как нарочно, в своё средневековье упёрлись. Большинство израильтян этого понять не могут и до меня, признаюсь, долгое время не доходило. Хотя сложного здесь ничего нет...
Он закурил и, выпустив дым колечком, продолжил:
- Харедим живут в мире с самими собой. Может это банально звучит, но это так. Они знают, что всё вокруг совершается по воле Создателя. Что человеческая суета, все эти эмоции, страсти, переживания в отношении вещей, в сущности мелких и быстро преходящих, излишни. Что нам, евреям, Тора дана для того, чтобы её изучать и по ней жить, а не растрачивать по пустякам свои силы, моральные и физические. И в этой своей вере они очень цельные люди, понимаете? Поэтому и живут они в этом вечном городе всё время нашего галута, претерпевая нужду и лишения, хотя, наверное, могли бы и получше устроиться в других странах. Но они жили здесь, живут и останутся жить даже если правительство, не приведи Г-сподь, подпишет эти безумные соглашения и государство под названием Израиль вскоре перестанет существовать. Тогда все уедут, а они останутся, пытаясь вымолить у Него прощение за грехи других.
Ну, а жара, как Вы теперь понимаете, не самая большая проблема. Раз уж Вс-вышний решил поселить нас в такой, не самой прохладной местности, значит этот климат нам больше всего и подходит. И, между нами говоря, - он поманил Илана пальцем и подмигнул, - кондиционеры в этой стране не запрещены даже для харедим.
- ...Вот, получается как, - размышлял Илан заказав питу и сок в ближайшем ресторанчике, - голосовать за кандидата с программой мирного урегулирования они согласны, а когда эта программа начинает реализовываться – сразу «безумные соглашения»... Ладно, этот может и не голосовал. А другие..?
Мысль о том, что с созданием палестинского государства и подписанием мирного договора могут быть не согласны широкие слои населения, до сих пор как-то не приходила ему в голову. Маргиналы, экстремисты, фанатики, имеющиеся в любом обществе – понятно. Ну, хорошо, если прикинуть навскидку, кто против: поселенцы, ортодоксы, сефарды, голосующие за ШАС, значительная часть консервативно настроенных военных. Чёрт... уже немало набегает. Что там говорил Фейглин про общенациональный референдум..?
- Илан... – он обернулся. За соседним столиком расположились двое ребят, по виду типичные студенты: короткие яркие майки, модные рваные джинсы, кеды без шнурков на босу ногу, небрежно брошенные на стул папки с конспектами.
- ...Илан Рамон его звали, точно. Первый космонавт наш, разбился с американцами при посадке несколько лет назад, - втолковывал долговязый с двумя серёжками в левом ухе своему товарищу, коренастому брюнету с выкрашенной в жёлтый цвет полосой через всю голову.
- Я недавно про него читал. Нормальный такой парень был, офицер, карьеру успешную делал, естественно, нерелигиозный. Им в полёт не много личных вещей брать разрешается, так он знаешь, что взял? Книгу Торы, мезузу прикрепил на дверь своего отсека, питание кошерное заказал, соблюдать шаббат намеревался. Я сначала думал: «Зачем?» Повыделываться перед американцами, вот мол, я какой, еврей, особенный. А те чего не видели? У них в Америке евреев, сам знаешь, сколько. И продукты кошерные – в каждом супермаркете. Нет, тут дело в другом. Он идентичность свою искал, понимаешь? Вот ты на нас посмотри. Чем мы с тобой от того же американского, французского или там, австралийского тинейджера отличаемся? Правильно, ничем. Этого и добивались отцы-основатели государства – создать нацию израильтян, которые станут такими же, как все народы мира. «Со своими ворами и проститутками», - как говаривал старина Бен Гурион. Гордый свободный израильтянин заменит забитого галутного еврея и заживёт счастливо в дружной семье народов. А о еврействе своём будет иногда вспоминать как о древней легенде. Илан Рамон, нормальный светский парень, видимо почувствовал, что без этой «легенды» еврейской он никто, тот же безликий тинейджер с израильским флажком на скафандре. Те, которые его в космос посылали, наверное хотели, чтобы он с орбиты к миру с палестинцами призывал. О другом он думал...
- А в космос наши, кстати, больше так и не полетели...
Вечером Илан пошёл в бар. Выпивал он редко и никогда в одиночку, но сегодня ощущал такой сумбур и смятение мыслей, что алкоголь казался единственной возможностью расставить вещи на свои места. После второй порции виски со льдом внутри потеплело и поток сознания устремился в одном направлении. Илан сфокусировал взгляд на экране подвешенного над барной стойкой телевизора.
- Последние новости. Сегодня силами безопасности предотвращён теракт, который собиралась совершить группа арабов – жителей восточного Иерусалима. В доме у одного из задержанных обнаружена взрывчатка, детонаторы, несколько единиц стрелкового оружия. Задержанные отрицают принадлежность к какой-либо террористической группировке. Ведётся расследование.
- Самария. На участке дороги между Кедумим и Карней Шомрон арабские подростки забрасывали камнями проезжавшие автомобили. При появлении полицейского патруля нападавшие скрылись.
- Новости спорта...
Обычная сводка новостей. Обычная для Израиля. Больше похожая на сводку новостей с фронта. Здесь даже никто не помнит, когда было иначе... Так ведь для того и нужен мирный договор, чтобы ситуацию изменить! Установить границу, укрепить забор безопасности и всё, пусть только сунутся!
- Бармен, ещё виски!
- Граница, забор, улучшение демографии, надёжный мир. Сам-то ты в это веришь? – спросил Илан у зеркального отражения на противоположной стене.
Услужливая память тут же выдала эпизод, когда он впервые усомнился в целесообразности своей работы. С месяц назад в Иерусалиме едва не произошла новая кровавая бойня. На автобусной остановке в час пик араб вытащил из сумки короткоствольный «Калашников», к счастью, замешкался с подсоединением магазина и, находившийся рядом полицейский-ЯСАМник успел среагировать первым. На следующее утро все газеты разместили снимки лежащего в луже крови террориста, с заголовками, прославляющими доблестную полицию и мантрами о необратимости мирного процесса, несмотря на противодействие отдельных экстремистов.
В этот день была запланирована встреча экспертных рабочих групп израильтян и палестинцев. Проходили такие встречи регулярно, и Илан уже неплохо знал большинство палестинских коллег, с которыми у них с самого начала установились нормальные деловые отношения. Молодые общительные ребята, прекрасно образованные, с хорошим английским, двоих он даже знал по Йельскому университету, ломали все стереотипы о фанатичных злобных палестинцах, люто ненавидящих Израиль. Общаясь с этими арабскими интеллектуалами, Илан подмечал у себя больше сходства с ними, нежели со многими евреями, что лишний раз доказывало правильность курса правительства.
На сегодняшнем заседании экспертных групп должны были рассматриваться вопросы уточнения будущей границы между двумя государствами и Илан заскочил в комнату, в которой готовилась арабская группа, чтобы взять находившиеся там подробные географические карты. Палестинцы сгрудились вокруг стола, что-то рассматривая, очень эмоционально обсуждая и не замечая вошедшего. Илан деликатно кашлянул, присутствующие в комнате обернулись и... он не узнал их. Лица людей, с которыми он ещё неделю назад приятельски общался, были искажены ненавистью, а глаза горели таким огнём, что Илану показалось, будто на нём начала тлеть одежда. На столе, за спинами арабов он разглядел свежий номер «Га-арец» с фотографией убитого террориста. Через несколько секунд палестинцы взяли себя в руки, натянуто заулыбались, предлагая Илану кофе и восточные сладости, которые они всегда привозили из Рамаллы. Один из них в это время потихоньку (Илан заметил) выбросил газету в корзину для бумаг. Несколько ночей подряд снились потом Илану испепеляющие взгляды, вылетающие как молнии из беснующихся толп на улицах Газы, Бейрута, Дамаска; темные провалы широко раскрытых ртов, скандирующих в миллионы глоток: „Итбах аль-яхуд! - Смерть евреям!“.
- А вот скажи, - повернулся Илан к бармену, смахнув локтём со стойки блюдце с фисташками, - если бы ты... если бы тебе пришлось принимать решение – заключать мир с палестинцами или нет, ты бы что выбрал?
Бармен подал коктейль длинноногой блондинке, с любопытством рассматривавшей Илана, неуловимым движением протёр стойку, заменил пепельницу и поставил новое блюдце с орешками. На все эти действия у него ушло не более пяти секунд. Илан уважительно кивнул.
- Интересуешься, чтобы я выбрал? – бармен раскинул блестящими металлическими щипцами кубики льда по бокалам. – Я бы выбрал мир. Такой, чтобы мы – по эту сторону Иордана, а они – по ту.
- Подожди, ты что же, предлагаешь... их всех депортировать?
- Нет, на курорт отправить – отдохнуть от национально-освободительной борьбы с сионистским агрессором. Ты, как я понимаю, в правительственном квартале работаешь, - бармен окинул взглядом Илана, - кстати, хороший костюм... так вот, не я этот разговор начал... но, если уж на то пошло, давай начистоту. У меня как раз перерыв.
- Наоми, подмени меня, - крикнул он, проходившей мимо официантке и достал сигареты.
- Если хочешь знать, - продолжал бармен, усевшись рядом с Иланом, - мне раньше политика вообще до лампочки была. Я и на выборы никогда не ходил. Зачем? Кого надо – и без меня выберут. Мои проблемы маленькие: денег заработать побольше, квартиру купить, с подругой в отпуск заграницу съездить. Три четверти израильтян так живут, если не больше. Прозревать я начал, когда интифада вторая разгорелась. Человек, он ведь как устроен? Пока беда лично тебя не коснулась, её вроде бы и не существует вовсе... Нет, мою-то семью Б-г миловал. А вот девчонка соседская... она с моим братом младшим встречалась. Мы тогда в Тель-Авиве жили. На дискотеку они пошли, в «Дольфи». Брат на минуту на улицу вышел, друзей встретить... Спасла его эта минута. Девять лет прошло, а ему всё снится, как он её из-под обломков доставал...
Догоревшая сигарета обожгла ему пальцы, он быстро затушил её в пепельнице и сразу прикурил новую.
- Товарищ мой, офицер-спецназовец в Дженине побывал. Помнишь ту контртеррористическую операцию? Зачистка осиного гнезда. За каждый дом дрались, сколько ребят положили. Без применения авиации и артиллерии, чтоб мирное население, значит, не пострадало. «Мирное»... Арабы потом, когда наши отошли, по улицам куски окровавленного мяса разбрасывали и корреспондентам западным «зверства израильской военщины» демонстрировали, а тем только того и надо. Фильм сняли «Дженин, Дженин..», весь мир эта фальшивка обошла.
И, главное, к чему я веду, кошмар этот ответом нам был, вернее Бараку, не тем он будь помянут. Он ведь тогда Арафату полностью территории отдавал, пол-Иерусалима включая. Чуть не на коленях стоял в Кэмп-Дэвиде, умоляя этого подонка принять на блюдечке государство. А тому государство нужно было, как собаке бродячей ошейник. Он же миллиарды по всему миру собирал и в свой личный карман складывал под мульку об угнетённом палестинском народе. А дали бы им государство – всё, суши вёсла, строй мирную жизнь. А с кем её строить-то, с группировками террористическими? Кто из них, когда работал? Вот и получалось: на сионистов свалить вину уже нельзя, деньги международные постепенно заканчиваются, в мировых столицах нобелевского лауреата принимать перестают, а свои бандиты сожрать грозятся. Ну и на кой, спрашивается, Арафату нужен был этот геморрой с государством? Отсюда совершенно логичный вывод – новая интифада.
А дальше-то что? Казалось бы, хлебнули дерьма с левыми, умылись кровью от их миролюбивой политики, выбрали Шарона, думали, спокойней вздохнём. Поначалу действительно: забор он достроил, теракты на убыль пошли, раиса в Мукате поприжал, обстрелы Гило прекратил. Но, видно, происходит что-то с генералами нашими, когда они до верховной власти дорываются. Я даже догадываюсь что. За каждым из них грешки имеются, у кого-то больше, у кого-то меньше. На Шарона с его сыновьями-аферистами у прокуроров вагон компромата был. Нажали они немного, ещё чуть-чуть, о-опс, и развернулся несгибаемый Арик на 180 градусов, к Пересу лицом, а к людям, его избравшим... понятно чем. И попёр бульдозером (не зря ему кличку дали!) на поселения, которые сам же когда-то создавал. И Ликуд расколол к чёртовой матери, создав партию проходимцев и перебежчиков. И снова большинство соглашалось: дескать, да, ни к чему нам эта Газа, ради нескольких тысяч упрямых поселенцев армию там держим, солдаты жизнями рискуют. Были трезвые люди, предупреждали, марши оранжевые устраивали, да кто их слушал? Потом, когда «Касамы» каждый день на Сдерот падать начали и Ашкелон под обстрелом оказался, дошло, думаю, до многих, но поздно. А Шарон не выдержал того, что натворил, и в кому впал. Душа его еврейская не выдержала.
А на место главного тут же Ольмерт уселся. У этого прохвоста, я тебе скажу, вообще души нет. Может это религии и противоречит, но, думаю, такие люди души иметь не могут. У них вместо души приспособляемость повышенная. Как у дождевых червей, которых разрежь на несколько частей и каждая извиваться будет. Ольмерт, он просто гений приспособляемости. Согласись, не было за 60 лет в Израиле более неудачного премьера. Вторую Ливанскую, считай, проиграл. Хамасу в Газе ничего противопоставить не смог. Террористов сотнями из тюрем выпускал, получая, в лучшем случае, трупы наших солдат взамен. Иерусалим хотел разделить, Голаны отдать. Дел уголовных против него столько велось, что в прокуратуре со счёту сбились. Если бы где-то подобный тип и мог так долго возглавлять правительство, то уж точно не в цивилизованной стране. Ладно, евреи многое за свою историю испытали, пережили и Ольмерта.
Ну там Ливни, туда-сюда. Теперь что имеем? Молодой премьер, симпатичный, честный. Говорит то, что думает. И, похоже, сам в это верит. Два государства для двух народов, мирное сосуществование, граница по «зелёной черте». А если хоть одна ракета с их стороны, не дай Б-г, то мы со всей мощью имеющегося у нас оружия... Только ведь проходили мы всё это. Сколько раз уже отдавали землю и финансировали, и вооружали их полицию, и лечили их больных, и поставляли электричество, воду, газ, бензин, а они нарушали все договорённости, отвечали ненавистью и войной, и ещё делали нас виноватыми. Мы же ни разу не ответили достойно, не разогнали их бандитскую автономию, не денонсировали соглашения в Осло, хотя и имели на это полное право. Так как же верить в то, что правительство воспользуется этим правом в будущем? Как верить в обещания безопасности, ужимаясь в центре страны до 14 километров пляжной полосы?
Самое отвратительное чего удалось добиться левым за последние два десятка лет то, что Израиль перестали уважать. Ненавидели евреев всегда и будут, наверное, всегда ненавидеть. Но если раньше враги ненавидели Израиль и при этом боялись и уважали, то теперь нас ненавидят и презирают. А какого ещё отношения заслуживает мощная, вооружённая до зубов и ядерных боеголовок страна, униженно выпрашивающая признание у террористов?
Получив своё государство, палестинцы смогут беспрепятственно готовиться к тому, к чему давно готовится в Газе Хамас, чего пока не в силах добиться остальной арабский мир – к уничтожению Израиля. Как могут не понимать этого люди, облечённые властью, я не знаю.
Бармен скомкал пустую сигаретную пачку и поднялся.
- Пора работать. Приятно было с тобой пообщаться, - усмехнулся. – Ты терпеливый слушатель.
Илан допил свой виски, расплатился и направился к выходу.
- Вот ещё что, - бармен не глядя разливал томатный сок в стаканы с «Кровавой Мэри». – Возможно, ты хороший парень и профессионально делаешь своё дело. Только передай своим начальникам – в этот раз номер у них не пройдёт.
Утром Илан проснулся с жуткой головной болью. Всё тело ломило и отвратитель- ный привкус во рту не исчезал даже после пятиминутной чистки зубов и двух чашек чёрного кофе. Но куда тяжелее похмельного синдрома было давящее чувство морального опустошения. Если с физической слабостью он ещё мог справиться, взять себя в руки и через пару часов прийти в норму, то что делать с апатией, парализовавшей волю, сковавшей его всегда деятельную и оптимистичную натуру, Илан не знал. Такое происходило с ним впервые в жизни. Немного поколебавшись, он позвонил на работу, сказавшись больным. После чего выключил телефон, оба мобильника, задёрнул шторы и завалился спать.
Когда он проснулся, было уже около трёх часов дня. Приняв душ и побрившись, Илан натянул любимые вытертые «левисы» и стильную «дольчегаббановскую» майку, недавно подаренную женой. Расчёсываясь перед большим зеркалом в прихожей, Илан с удовлетворением отметил, что выглядит ненамного старше давешних студентов-тинейджеров. Он вспомнил их разговор в кафе, газетную фотографию улыбающегося тёзки-космонавта, вспомнил завершающий этап работы своей экспертной группы и по лицу его пробежала тень.
Размышления Илана вскоре были бесцеремонно прерваны напомнившим о себе урчащим желудком, что и неудивительно – в последний раз он принимал пищу почти сутки назад.
Небольшой ресторанчик, принадлежащий супружеской паре всегда улыбающихся йеменских евреев, находился в двух кварталах от его дома. Илан был здесь почти завсегдатаем, обожавшим фирменное блюдо заведения – баранину в остром соусе, рецепт приготовления которого держался в секрете и был, по словам хозяина, передан ему дедом, служившим чуть ли не личным поваром у йеменского имама.
Пообедав, Илан выпил два стакана любимого апельсинового сока с мякотью и решил прогуляться. Сначала он направился по направлению к Старому городу, потом передумал и, пройдя по оживлённой Бен-Йегуда, свернул на улицу Бецалель. Недалеко от Сдерот Бен Цви Илан услышал гул, доносящийся со стороны «Сада Роз». Звук то нарастал, то стихал, напоминая шум трибун во время проведения футбольного матча.
В «Саду Роз», красивейшем парке, расположенном напротив здания Кнессета, бушевал митинг. Толпа занимала, казалось, весь парк и выплёскивалась за его пределы. Переливалась всеми мыслимыми цветами, возносилась вверх тысячами рук, оглушала свистом и взрывалась аплодисментами. Виденные Иланом до сих пор секторальные митинги и демонстрации в сравнение не шли. Бело-голубые израильские флаги, оранжевые майки, транспаранты с надписями «Кахане был прав», портреты Любавичского Ребе, вязаные кипы, шляпы, парики, чередующиеся с шортами и вполне игривыми миниюбками.
Через минуту он был уже частью этой толпы, внезапно стихшей при появлении нового оратора. Илан находился довольно далеко от импровизированной трибуны и не мог разобрать черт лица выступающего, однако первые же слова, многократно усиленные мощными динамиками, всколыхнули океан памяти, из самой глубины которого, словно пузырьки воздуха, стали подниматься разрознённые кусочки мозаики, складываясь на поверхности в маленький кораблик живой картинки.
...Комок рыжей глины, прилипший к носку ботинка. Нить цицит, зацепившаяся за пуговицу пиджака. Белый манжет рубашки. Продолговатое лицо. Глаза...
Илану удалось протиснуться на десяток метров вперёд и, отчаянно напрягая зрение, убедиться в беспощадности и неумолимости времени. Почти полностью седая борода. Заострившееся, кажущееся ещё более вытянутым лицо. Морщины на лбу, вокруг глаз, вниз от чуть опущенных уголков рта. Только глаза и голос – прежние.
Илан, конечно, уже не помнил из-за чего они тогда сцепились с двоюродным братом-сверстником во дворе синагоги, куда дед Йона иногда брал их с собой в шаббат. Не помнил и слов, которые говорил им рав Штайнман, подняв с земли и не без труда оторвав друг от друга. Запомнил только голос – мягкий, ободряющий, тёплый, и взгляд – спокойный, проницательный, отцовский.
- ...изгнание не закончено. Когда мы отказывались от Храмовой горы в 1967, когда договаривались в Осло, Кэмп Дэвиде и Аннаполисе, когда возвращали Хеврон и предавали поселенцев Гуш Катифа, когда закрывали глаза на разорение могилы Йосефа мы продлевали своё изгнание.
Ошибка была заложена изначально в самой идеологии светского сионизма. Герцль искал убежище для евреев и был согласен на Уганду. Израильские политики уже много лет спекулируют Катастрофой, доказывая право евреев на убежище. Они тащут каждого встречного в Яд Вашем, демонстрируя страдания и заклиная: «Мы – жертвы, поэтому имеем право на своё государство.»
Сегодня большинство израильтян не знают ответа на вопрос: «Почему мы живём именно на этой земле?» Без ответа на него наше пребывание здесь теряет смысл и можно начинать паковать чемоданы. В Канаде или в Австралии будет, по меньшей мере, безопасней. Почему арабы, которые намного слабее нас в военном, экономическом, научно-техническом и всех прочих отношениях, не уезжают отсюда, а вынуждают к бегству нас? Да потому что верят в то, что эта земля принадлежит им.
Только вера в принадлежность Земли Израиля народу Израиля поможет сохранить нам страну и закончить изгнание. Мы здесь – не потому, что был Холокост. Мы здесь – не потому, что так проголосовали в ООН. Мы здесь – не потому, что так сложились обстоятельства и кто-то разрешил. Мы здесь – по праву, зафиксированному в Торе, являющейся основой мироздания, которую признаёт таковой половина человечества. Наша связь с этой землёй не только историческая, но и, в первую очередь, духовная, метафизическая. Как и предсказано в Торе, мы провели много веков в изгнании, но воссоздать своё государство смогли только в Эрец Исраэль. Уганда нам не подходила по определению.
Поэтому формула «мир в обмен на территории» не просто ошибочна - она в корне порочна. Никакое правительство не вправе торговать землёй, отданной Вс-вышним в вечное владение всему народу Израиля – как евреям, живущим сейчас в Стране и в диаспоре, так и ещё не родившимся поколениям.
Проблема же с арабами решается просто. Те из них, которые согласятся жить в еврейском государстве и соблюдать его законы, обладая всеми правами за исключением избирательного, смогут остаться. Решившие иначе, уедут в арабские страны, получив от Израиля помощь по благоустройству на новом месте. Эта миграция – процесс естественный и неизбежный, но начнётся он только тогда, когда арабы поймут: это наша земля, мы никогда отсюда не уйдём и все последующие переговоры будут начинаться с данной отправной точки. Никакого государственного или административного нееврейского образования на Земле Израиля больше не будет.
Может показаться странным, что я говорю это с уверенностью в преддверии подписания правительством известных соглашений. Поверьте, я не идеалист и не предсказатель. И в равной степени не разделяю как взгляды пессимистов, считающих, что ничего нельзя уже изменить, так и тех, кто сложа руки ожидает чуда.
Вспомните историю. Принимая решение зажечь менору в освобождённом от греков Храме, наши мудрецы сильно рисковали. Потухший из-за недостатка масла светильник, мог подорвать боевой настрой войск, а ведь война продолжалась. И всё же законоучителя нашли в себе мужество поступить в соответствии с положением Торы, предписывающим зажечь огонь в Храме незамедлительно, как только представится такая возможность. Творец оценил это движение души и явил чудо – масло горело восемь дней. В другой раз, в Персии, оказавшись перед лицом смертельной опасности, наши предки смогли собраться, раскаяться в грехах и духовно очиститься – чудо Пурима не заставило себя ждать.
Таких исторических примеров можно приводить много. Важно суметь сделать из них правильный вывод: чуда нужно оказаться достойным. Сегодня Вс-вышний ещё раз испытывает нас. От того выдержим ли мы это испытание зависит судьба народа в целом и каждого еврея в отдельности. Нам надо выдержать...
...Получить аудиенцию у премьер-министра Израиля очень непросто. Даже если ты работаешь в аппарате правительства. Рабочий день премьера расписан по минутам, график составляется на многие недели вперёд и изменить его могут только обстоятельства форсмажорные. Но поскольку Израиль – страна маленькая, где все друг другу родственники или, в крайнем случае, хорошие знакомые, то найти нужные связи в секретариате премьера особого труда Илану не составило.
Как раз сегодня с утра в плотном графике главы правительства должно было образоваться небольшое «окно» и, предупреждённый заранее Илан, пройдя за час все четыре поста тщательнейшего контроля, сидел в приёмной, спокойно листая журнал. Собственно, добиваться встречи с премьером не являлось необходимостью, достаточно было подать рапорт начальнику своего отдела. Однако просто уйти, не объяснившись с человеком, который ему доверял, Илан считал не то чтобы непорядочным - неверным.
Тяжёлая дверь кабинета неслышно отворилась, на пороге возник, как всегда невозмутимый Рафи.
- Илан, у тебя буквально три минуты.
- Спасибо, брат.
- Удачи.
Премьер стоял у окна, заложив руки за голову.
- Здравствуйте, господин премьер-министр.
Тот не отвечал и, казалось, не слышал.
- Господин премьер...
Обернулся, провёл ладонями по лицу, как будто отгоняя видение.
- Простите, задумался... присаживайтесь, господин Лиор. Слушаю Вас.
Илан с ужасом подумал, что все заготовленные заранее фразы будут звучать казённо, что ради них не стоило отнимать время у руководителя государства, что лучше бы на его месте сейчас оказался кто-то другой, скажем, рав Штайнман или тот же бармен. Они-то точно смогли бы найти нужные слова. Сбивчивые мысли проносились в его мозгу, драгоценные секунды убегали. Премьер ждал.
Илан поднял голову, встретился со взглядом холодновато-серых глаз. Откуда-то со стороны услышал свой голос:
- Я ухожу, господин премьер. Сегодня написал рапорт. Возможно, я не оправдал Вашего доверия, но идти против совести не могу. Мы допускаем ошибку, роковую ошибку... Прощайте.
- Господин Лиор! Да подождите же!
Илан отпустил ручку двери. Обернулся. Премьер улыбался.
- А ведь я не ошибся в Вас тогда. Это большое везение, когда удаётся заполучить в команду не просто хорошего специалиста, но ещё порядочного человека.
Слева на огромном столе призывно запищал селектор.
- Орит, пять минут ни с кем не соединяйте, пожалуйста.
- Ещё недавно я считал, что цель оправдывает средства. Что та часть населения, которая сегодня активно противится созданию палестинского государства, впоследствии будет пользоваться плодами мира наравне с его сторонниками. Меня не смущали результаты регулярно проводимых опросов общественного мнения, показывающие неуклонно растущее число людей несогласных с нашей политикой. Большинство далеко не всегда оказывается правым. Ну, а победа всё списывает.
Удивляло только то, что мои предшественники, половина из них боевые генералы, не смогли довести до конца дело, в которое искренне верили.
Он усмехнулся.
- Теперь я, кажется, понимаю почему не смогли. Поразительно, когда истина очевидная для ученика религиозной школы доходит до сознания главы правительства на пятом десятке лет. Так или иначе, прозрение давалось мучительно... Да Вы и сами через это прошли, не мне Вам рассказывать.
В армии почти всегда можно сослаться на приказ командира, переложить ответственность на вышестоящего начальника. Не скажу, что я святой, но за свои слова старался всегда отвечать. Поэтому сегодня мне вдвойне нелегко, ведь левые избиратели отдали свои голоса под конкретные обещания. И перекладывать ответственность мне не на кого, но если бы и было, я всё равно не стал бы этого делать...
Селектор вновь отчаянно запищал.
- Да, Орит... уже собрались?.. хорошо, сейчас заканчиваю.
- Я переговорил лично с каждым членом кабинета. У многих нашёл понимание. Сегодня я подаю в отставку. До новых выборов буду продолжать исполнять обязанности премьера, без права заключать межгосударственные соглашения, влияющие на судьбу страны. Вопрос о постоянном урегулировании с палестинцами будет вынесен на всенародный референдум. Через полчаса состоится пресс-конференция, на которой я сообщу об этом.
Он сделал глоток воды. Илан смотрел, не мигая.
- Моя политическая карьера, полагаю, на этом закончится. Что буду делать дальше... не знаю. Как-то ещё не задумывался. Может быть, вернусь в армию, - он улыбнулся, - а что, буду первым генералом, вернувшимся в ЦАХАЛ из политики.
Затянул узел галстука, тронул пробор, смахнул невидимую соринку с лацкана пиджака, протянул руку.
- Всего доброго, господин Лиор. Приятно было с Вами работать. Надеюсь, наши пути ещё пересекутся.
Энергичным широким шагом премьер вышел из кабинета. Илан оставался на месте, как загипнотизированный глядя на висевшую на стене репродукцию Шагала, машинально потирая ладонь, сохранившую сухое тепло рукопожатия.
- Брат, если ты метишь в премьерское кресло, лично я не имею ничего против, но боюсь, нам придётся этот вопрос кое с кем согласовывать, - обнял Илана за плечи Рафи.
...Поставив в машину последнюю коробку с вещами, Илан поднялся в квартиру, окинул взглядом опустевшую комнату, на секунду задержался у окна. Отсюда, с шестого этажа, открывался хороший, почти панорамный вид на Старый город. Илан подумал, что все эти сумасшедшие месяцы, возвращаясь затемно домой и впопыхах собираясь утром на работу, он ни разу не стоял вот так просто перед распахнутым окном.
Раскинувшийся на холмах Город, ослепительно-белый, отливающий золотом полуденного обжигающего солнца, в поднимающемся от земли зыбком мареве завораживал, манил. Город воина Давида и мудреца Соломона. Город, познавший величие и славу, надругательство и позор. Город, служивший яблоком раздора империй и переживший их все. Город – символ. Вечный Город – столица Эрец Исраэль. Страны, которую он, Илан, уже никому не отдаст.
Марк Ингер
24 октября 2008 года